Вход  Карта сайта
МЕТОД ПСИХОЛОГИИ С ИНТЕГРАТИВНОЙ ПОЗИЦИИ > МЕТОДОЛОГО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИНТЕГРАЦИИ...

МЕТОДОЛОГО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИНТЕГРАЦИИ...

    В.А. Янчук (Минск)

    МЕТОДОЛОГО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИНТЕГРАЦИИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ В ТРАДИЦИИ ПОСТМОДЕРНА

    Ситуация перманентного кризиса, в котором находятся психологическая наука, стимулирует поиск методологических алгоритмов, позволяющих с учетом рефлексии предшествующего опыта определить пути и средства решения основополагающих метапроблем, лежащих в основании определения в перспективах развития. Д.А. Леонтьев пишет в этой связи: «В последние два десятилетия психология переживает кризис своих методологических оснований, связанный с очередным размыванием не только границ ее предмета, но и границ науки и представлений о науке вообще, с разрушением основополагающих и в предыдущий период весьма четких оппозиций «житейская психология – научная психология», “академическая психология – прикладная психология”, “гуманистическая психология – механическая психология”, “глубинная психология – вершинная психология”, а также концептуальных оппозиций “аффект – интеллект”, “сознание – бессознательное”, “познание – действие” и т.п.» [3, c. 3]. В истории психологии в числе таких метапроблем выступали: проблема субъективности; гуманизации психологии; ограниченности позитивистской методологии в изучении психологической феноменологии; «одушевления» психологии; «либерализации» [6] и многие другие.
    Сам факт их артикуляции ставит вопросы о необходимости нахождения согласованных ответов на наиболее фундаментальные из них, связанные с самоопределением в методологических основаниях научного познания, способах теоретического доказательства и методах исследования и в конечном счете – качественно новой интеграции. Применительно к психологии такого рода анализ был проведен нами в ряде акцентированных публикаций, в которых на основании проведенного теоретического анализа ситуации, сложившейся к началу третьего тысячелетия в мировой психологической науке, показывается онтолого-эпистемологическая подоплека существующего многообразия подходов, их детерминированность социокультурным контекстом и намечаются возможные решения [7-9].
    Отличительной особенностью психологической науки является качественная специфичность объекта исследования – психической реальности, дебаты о природе которой продолжаются уже многие десятилетия. Временное затишье в этих дискуссиях, связанное с доминированием «нереалистического оптимизма» в отношении универсальных возможностей позитивистской методологии не только в области естественных, но и психологической науки, сменилось к концу второго тысячелетия резким обострением ее критики и поиском альтернативных решений.
    В этой связи следует напомнить, что еще В. Дильтей отмечал: «Первейшим отличием наук о духе от естественных служит то, что в последних факты даются извне при посредстве чувств, как единичные феномены, между тем как для наук о духе они непосредственно выступают изнутри как реальность и как некоторая живая связь. Отсюда следует, что в естественных науках связь природных явлений может быть дана только путем дополняющих заключений, через посредство ряда гипотез. Для наук о духе, наоборот, вытекает то последствие, что в их области в основе всегда лежит связь душевной жизни, как первоначально данное. Природу мы объясняем, душевную жизнь мы постигаем» [1]. В последние годы эта вещая констатация все чаще реминисцируется в работах различных авторов, анализирующих проблематику качественного отличия социальной феноменологии в целом и психологической в частности. Абстрагируясь от разного рода авторских вариаций на данную тему, можно вполне обоснованно утверждать наличие выраженного консенсуса в отношении того, что эта качественная специфичность психологической реальности выражается в ее культурной детерминированности. Данное утверждение, в свою очередь, ставит не менее фундаментальный вопрос о сущности культуры как таковой, ответы на который, опять-таки, ищутся не одно столетие [5].
    Так как и культура, и социальная феноменология сама по себе являются продуктом активности человека, то в обозначенном контексте интересным представляется вывод Э. Кассирера о том, что ключом к постижению природы человека является символ. Разворачивая этот вывод, он пишет: «У человека между системой рецепторов и эффекторов, которые есть у всех видов животных, есть и третье звено, которое можно назвать символической системой. Это новое приобретение целиком преобразовало всю человеческую жизнь. По сравнению с другими животными человек живет не просто в более широкой реальности — он живет как бы в новом измерении реальности. Человек живет отныне не только в физическом, но и в символическом универсуме. Язык, миф, искусство, религия — части этого универсума, те разные нити, из которых сплетается символическая сеть, сложная ткань человеческого опыта. Весь человеческий прогресс в мышлении и опыте утончает и одновременно укрепляет эту сеть. Человек уже не противостоит реальности непосредственно, он не сталкивается с ней лицом к лицу. Физическая реальность как бы отдаляется по мере того, как растет символическая активность человека» [2, с. 28-29]. Таким образом, психологическая феноменология обладает символической природой, продуктом и содержательным насыщением которой и является культура. Следовательно, и изучаться она должна в контексте культурной детерминированности и на иных по сравнению с физической природой методологических основаниях.
    Более глубокое понимание анализируемой проблематики невозможно без обращения к контексту изменений, происходящих в социокультурном контексте, рассматриваемых многими исследователями в ракурсе своеобразного перехода от культурно-научной традиции модернизма к постмодернизму. Включение этих традиций в избранную логику анализа объясняется тем, что вне их рассмотрения крайне трудно понять качественные изменения, происшедшие как в социальных науках, так и в мировоззрении на протяжении последнего столетия.
    В культурно-научных традициях, представляющих собой сформировавшиеся в определенные исторические эпохи системы знаний о природе сущего и способах обращения с ним отражаются изменения представлений человека о мире и своем месте в нем. Эти представления актуализируются в индивидуальных и общественных сознаниях в виде конкретных знаний о сути наблюдаемых процессов и явлений и способах обращения с ними. В целом можно говорить о том, что культурно-научная традиция представляет собой, многозначный и динамически подвижный в зависимости от исторического, социального и национального контекста комплекс философских, эпистемологических, научно-теоретических и эмоционально-эстетических представлений, характеристику определенного менталитета, специфического способа мировосприятия, мироощущения и оценки как познавательных возможностей человека, так и его места и роли в окружающем мире. В истории человечества с определенной долей условности можно выделить синкретическую, теоцентрическую, модернистскую, постмодернистскую и, в перспективе – пост-постмодернистскую традиции, представленные на схеме № 1.
    Не останавливаясь на анализе традиций культурного синкретизма, теоцентризма и пост-постмодернизма, менее значимых для рассмотрения обсуждаемой проблематики, остановимся на особенностях традиции модернизма в культуре, во многом определившей развитие психологического знания объективистского толка. Основывающаяся на идеях европейского рационализма XVII века, она характеризуется сформировавшимися в эпоху просвещения представлениями о принципиальной возможности открытия универсальных законов сущего. Их постижение, как ожидалось, приведет к воплощению гуманистических идеалов в практику гармонического реформирования природы и общества. В научном познании эта идея нашла свое воплощение в разработке методологии научного исследования, обеспечивающей открытие объективных законов. В XIX веке таковой стала методология позитивизма с ее фундаментальными принципами операционализации и верификации, как казалось, обеспечивающими подлинную научность и объективность результатов исследования. Реализация позитивистской методологии в психологических исследованиях нашла свое выражение в доминировании экспериментальной психологии, ориентированной на использование количественных методов исследования и абсолютизации возможностей статистического анализа и математического моделирования. Изначально они были направлены на выявление универсальных закономерностей поведения, а именно – номотетического (характерного для всего живого, обладающего развитой психикой) или универсального в нем.

    Схема № 1. Эволюция культурно-научных традиций

    Будучи вполне пригодной и продуктивной на исторически определенной, классической, в терминологии В.С. Степина [4], стадии развития научного знания, по крайней мере, в отношении естествознания, позитивистская методология оказалась менее продуктивной в отношении психологической феноменологии в силу ее символической и культурно детерминированной природы, предполагающей не непосредственное, а опосредованное изучение. Универсальное описание исходно предполагает однозначную интерпретацию изучаемого символического содержания. Доказать же однозначность и изоморфность ее научной интерпретации весьма проблематично, что показано нами в ряде предыдущих работ, связанных с анализом онтолого-эпистемологических оснований многообразия психологического знания [7-9]. По крайне мере, на современном этапе развития социальных наук таких оснований не найдено.
    Тем не менее, универсалистский подход сыграл позитивную роль в истории психологической науки и обладает несомненной научной ценностью как для постижения природы психической реальности, так и для научного конституирования психологического знания. Автор статьи не придерживается радикальной позиции в отношении позитивистской методологии, фиксируя внимание только на том, что экстраспективное описание психологической феноменологии не является исчерпывающим и к сегодняшнему дню практически утратило эвристический потенциал. Применительно к психологии это проявляется в ее «утопании» в море эмпирической фактуры, практически не создающей возможностей для продуцирования принципиально новых идей, позволяющих качественно отлично рассматривать структуру и содержание изучаемых феноменов. Как следствие возникает необходимость в нахождении качественно дополняющих позитивистскую методологий и подходов, создающих возможности для дополнения и углубления представлений о психологической феноменологии с учетом особенностей представленности психической реальности в сознании индивида и невозможности непосредственного доступа к ней.
    Осознание ограниченных возможностей модернистского универсализма, достижения им эвристического предела по отношению к постижению социальной феноменологии резонировало с постмодернистскими тенденциями в развитии науки и культуры, которые выражались в непринятии самой возможности получения универсального знания о сущем и его природе, утверждением активного, творческого, культурно-исторически детерминированного его характера. Применительно к социально-гуманитарному знанию они нашли свое выражение в постструктуралистской (Ж. Деррида) и постмодернистской (M. Фуко, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийяр) критике объективизма в научном познании. Следует заметить, что в научной литературе постмодернизм часто отождествляется с постструктурализмом, хотя эти понятия не идентичны. Постструктурализм в его оригинальном значении – это теория знания и языка (Деррида, французский феминизм), а постмодернизм (Фуко, Барт, Лиотар, Бодрийяр) – теория общества, культуры и истории.
    Постмодернизм отрицает саму возможность объективных репрезентаций на том основании, что знание контекстуализировано своей исторической и культурной природой. Достижение универсального социального знания невозможно в силу отсутствия «объективных» критериев измерения и соотнесения позиций различных субъектов друг относительно друга. И использование однозначных критериев оценки больше/меньше, по меньшей мере, неуместно. Куда важнее знание того, как различные переживания мира структурируются дискурсами/практиками, конституирующими переживания бытия женщиной или меньшинствами в данный момент времени. Отвергая универсальную перспективу развития социальных наук, последователи постструктурализма и постмодернизма оперируют лишь отдельными состояниями знания, которые определяются совокупностью субъектных позиций людей.
    Последующее развитие идей постмодернизма связано с именем еще одного крупного французского мыслителя – Ж. Бодрийяра, разработавшего его современную социологическую версию. Он утверждает, что реальность (он называет ее гиперреальностью) все в большей степени приобретает имитационный характер, поскольку создается мощными средствами массовой коммуникации и другими культурными источниками. Люди теряют способность различать стимулы и реальность. Средства массовой коммуникации, придавая транслируемым системам знаков динамичный характер, способствуют размыванию полей тех или иных значений, что вызывает в индивидуальном сознании состояние неопределенности. Подобная динамика значений, создавая ситуацию неопределенности, может привести к внутри- или межличностному конфликту, требующему разрешения. Более того, многие знаки приобретают поливариантные значения, и их адекватное прочтение становится невозможным без реконструкции культурального, субкультурального и ситуативного контекстов. Например, знак «авторитет» может иметь определенное значение в субкультуре научных работников и другое – в криминальной субкультуре.
    Идеи постструктурализма и постмодернизма оказали влияние на развитие социальных наук в целом и психологии в частности. Это нашло свое выражение в понимании необходимости выработки критериев оценки адекватности и путей согласования полученных знаний, т.е. их интеграции хотя бы на уровне отдельного сознания. B. Agger формулирует ряд требований к социальным наукам, которые должны:
    • быть рефлексивны в отношении утверждений о непогрешимости их методов исследований и безграничности возможностей;
    • рассматривать все дискурсивные (в том числе и научные) тексты как риторические, форма изложения в которых направлена на донесение соответствующих систем значений до читателей, обладающих способностью и возможностью собственной их интерпретации;
    • проводить мысль, что язык, конституирующий реальность, предполагает изучение особенностей ее формирования, проявления и развития, определяющих специфику само- и мировосприятия субъекта;
    • исключать возможность существования единственно верных, однозначных, универсальных описаний социальной реальности [10, с. 130].
    Особенность и влияние постмодернистского мышления заключается именно в признании культурного полифонизма, открывающего простор для подлинного диалога, в открытости исторического познания, в освобождении его от догматизма. На смену классической логике или/или приходит диалогическая логика и/и, а альтернативные подходы начинают рассматриваться не как взаимоисключающие, а как взаимодополняющие. Задачей же развития научного знания становится выработка путей и средств налаживания продуктивного межпарадигмального и междисциплинарного диалога, направленного на взаимообогащение и взаиморазвитие.
    Эта идея поддерживается представителями социального или культурного конструктивизма в психологии, отрицающими саму возможность обладания универсальным «над-знанием» по отношению к человеческой сущности и ее природе. Являясь по своей сути антифундаментализмом, культурный конструктивизм исходит из посылки об отсутствии рациональных или каких-либо иных очевидных оснований для исследований в области социально-гуманитарных знаний в аспекте нахождения однозначных и универсальных решений. Его последователи считают возможным сосуществование различных теорий, методов и практик, отражающих определенные традиции или формы жизни, одновременно отдавая предпочтение принципу диалога как условия взаимообогащения и развития, а не «всеобщего равенства» [13].
    Традиция постмодерна в психологии обосновывает необходимость и полезность существования многообразия подходов и парадигмальных координат, подводя своеобразный правовой фундамент под его существование в современной и исторической реальности. В результате проведенного философско-методологического анализа проблемной области нами показано, что в качестве причинных оснований существующего парадигмального многообразия лежат различия в онтолого-эпистемологических ориентирах и приоритетах. Эти различия коренятся в онтолого-эпистемологических дихотомиях или оппозициях, избираемых той или иной традицией в качестве приоритетных. К относятся: объективность – субъективность; детерминизм – индетерминизм; мужское – женское; прошлое – будущее; наследственность – изменчивость; гомеостаз – гетеростаз; статичность – динамичность; активность – реактивность; атомизм – холизм; познаваемость – непознаваемость; рационализм – иррационализм; идиографическое – номотетическое; интраличностное – интерличностное; биологическое – символическое (рефлексивное); количественное – качественное [7].
    Анализ показывает, что конституированные в психологии системы парадигмальных координат различаются именно в приоретизации их определенных комбинаций. Пример такой метаприоретизации представлен в модели основных эпистемологий психологического знания, предложенной Pidgeon и Henwood, представленной на схеме № 2 [14, c. 248].

    Схема № 2. Метапарадигмы психологического знания.

    На уровне метапарадигм выделяются позитивистски-ориентированная система парадигмальных координат (признающая в принципе возможность получения объективного знания; подход социальных предубеждений (или критический), в целом придерживающийся позитивистских постулатов, но признающий существование научных предубеждений, требующих разработки особых инструментов их снижения) и социально-конструктивисткая или культурно-конструктивистская система (исходящая из посылки о принципиальной невозможности получения объективного знания, т.е. о социальной конструируемости окружающего мира). В онтолого-эпистемологическом основании данных метапарадигм лежит оппозиция объективность – субъективность, которая не может быть разрешена посредством нахождения традиционного компромисса.
    В контексте обсуждаемого метапарадигмального многообразия Бохнер вводит представление о трех уровнях научной методологии в социальных науках, в частности, в психологии, как соответствующих трем целям науки представленных в таблице № 1 [12, с. 39].

    Таблица 1. Схема уровней научной методологии

    Естественнонаучный уровень методологии здесь обозначен как эмпирицизм. Наиболее подходящей для социальных наук парадигмой на данном историческом этапе, по мнению Бохнера, является герменевтика. Представляя скорее некую эклектику способов научного мышления, Бохнер не заботится о выстраивании единой логики, обосновывая тезис о том, что ни один из них не может претендовать на статус безотносительно предпочтительного. Предпочтение герменевтики предполагает, на наш взгляд, ряд оговорок. Безусловно, она способствует «оживлению» психологической науки за счет включения интерпретационных процессов, имеющих место во внутреннем мире реального человека, одновременно помогая освобождаться от элементов субъективизма. Но не следует, во-первых, впадать из одной крайности в другую – на поиски «нового универсального» подхода, а во-вторых – отказываться полностью от достижений «объективной» психологии с ее скрупулезно разработанной процедурой эксперимента и наблюдения. Более корректным будет дополнение анализа психологической феноменологии элементами герменевтики, расширяющими возможности постижения своеобразия интерпретации реальности субъектом.
    Многообразие парадигмальных координат современного психологического знания, обусловленное отличиями в онтолого-эпистемологических приоритетах, дополняется отличиями в типах исследуемых реальностей. R. Stevens в своей Тримодальной теории оснований человеческих действий выделяет три качественно отличных типа психологической реальности – биологическую, символическую и рефлексивную, особенности которых представлены в таблице № 2 [15, c. 81].

    Таблица № 2. Тримодальная теория оснований человеческих действий R. Stevens

    Автор подчеркивает наличие различающихся оценочных критериев, соответствующих этим качественно отличающимся реальностям эпистемологиям и, соответственно, связанным с ними психологическими традициями. В номотетическом измерении, используемом для исследования биологических оснований действий, критическим вопросом является «проверка истинности». Хороши ли предсказания теории? Является ли понимание, сформированное теорией, валидным? Когда мы перемещаемся к герменевтическим стратегиям, вовлеченным в символическую, второсигнальную область, мы нуждаемся в прояснении любого анализа, производимого нами: оценки того, насколько полно они репрезентируют систему значений (представлений, чувств и т.д.) на которой фокусируются. Мы нуждаемся в познании того, что наше описание «схватывает смысл» того, что делает информант, что он чувствует и думает, а также в формировании некоего осмысления самих себя в аспекте его сходства с описаниями, которые может давать своим переживаниям сам информант. Критерии определения валидности в этом случае, тем не менее, не будут столь строгими или определенными; они будут скорее включать оценки правдоподобности и соответствия и будут освобождены от необходимости выводов о природе и основаниях человеческих переживаний и действий. По отношению к трансформационной эпистемологии, соответствующей третичному уровню – рефлексивности, мы сами становимся субъектами «проверки истинности», сопровождая ее еще более сложными вопросами, связанными с осознанием того, насколько обоснованы наши выводы и насколько они соответствуют реальности. То, что оценивается на третичном уровне, не может быть более точным, а скорее, возможным или желательным» [15, с. 82].
    Обсуждение трех модальных типов оснований человеческих действий в контексте их качественного различия не снимает вопроса о нахождении оснований для их взаимодействия, реализуемого в реальной жизнедеятельности человека. Подобное размежевание на разнокачественные реальности, исследуемые при помощи качественно отличных методологий, оставляет открытым дискутируемый на протяжении многих веков онтологический вопрос о механизмах их взаимодействия, по-разному решаемый в разных традициях и подходах (монизм, дуализм, эмерджентизм, онтологический плюрализм). В реальной жизнедеятельности эти реальности скоординировано интегрированы в рамках единой человеческой телесности. Любое теоретическое абстрагирование от этого неоспоримого факта не снимает вопроса о механизмах интегрирования разнокачественных реальностей и определения в исследовательской методологии, предоставляющей возможность их выявления и нахождения оснований, путей и способов интеграции.
    Осознавая тот факт, что в реальном взаимодействии с миром человек стремится аккумулировать наиболее интересные и продуктивные знания вне зависимости от их парадигмальной принадлежности и находит самые неожиданные пути интегрирования противоречивых аспектов в качестве базовой категории, была предложена интегративная эклектика, на протяжении ряда лет успешно используемая в рамках психотерапевтической и клинической практики [16]. Именно она легла в основание методологического подхода к анализу социально-психологической феноменологии предполагающего постижение природы феномена через сопровождаемое критической рефлексией интегрирование различных традиций, логик и инструментов, при сохранении их автономии в последующем развитии. Суть его заключается в многоплоскостном, полилинейном, разновекторном анализе, создающем возможность качественно иного инсайтирования, предполагающего включение в плоскость анализа аспектов множественности, диалогичности, диатропичности феномена. Включение в конкуренцию идей, критическая рефлексия, позиционирование предоставляют возможность остраненного анализа как «вечного движителя» прогресса знания. Речь идет не об интеграции, неизбежно порождающей тенденцию к монополии истины со всеми вытекающими отсюда последствиями, а о свободном оперировании разноплоскостным, разновекторным знанием, связанным с наиболее продуктивным инструментарием.
    Методологический фундамент интегративной эклектики составляют такие понятия, как поливариантность истины, онтологический плюрализм, диалогика и диатропика. Интегративная эклектика предполагает привлечение к анализу находок и достижений тех подходов, которые с большей отдачей работают в конкретной феноменальной области с последующей возможностью диффузии инсайтов и идей, их критической рефлексии через альтернативное позиционирование, способствующее преодолению парадигмальной и авторской предубежденности и на этой основе – продвижению к более глубокому постижению исследуемого феномена, более высокому уровню обобщения, более активному рассмотрению теоретических построений разных порядков сложности.
    Реализация подхода осуществляется посредством ряда механизмов: парадигмального позиционирования; диалога альтернативных традиций; критического рефлексивного позиционирования. Эти механизмы подчинены общей цели – налаживанию продуктивной коммуникации, направленной на взаимообогащение и взаиморазвитие и углубление представлений о природе психологической феноменологии во всех ее проявлениях и качествах.
    Парадигмальное позиционирование предполагает четкое определение исходных позиций, которых придерживается исследователь, включая онтолого-эпистемологические основания, способ теоретизирования и метод исследования, фиксацию их возможностей, ограничений и сферы экстраполяции результатов. Позиционируя подход, констатируя его потенциал и ограничения, исследователь получает возможность свободного соотнесения собственной позиции с позицией оппонента, при принятии правомерности таковой как обусловленной исходно выбранной системой исследовательских координат. Уже сам факт принятия позиции оппонента, его логики и оснований несет в себе потенциал позитивности. Он также формирует понимание того, что логика контраргументации должна предполагать, во-первых, признание того, что альтернативная логика имеет право на существование, во-вторых, строиться с учетом вероятности собственных ограничений, в-третьих, быть направленной на нахождение точек соприкосновения.
    Диалог альтернативных традиций предполагает максимальное использование возможностей других традиций, направленное на расширение представлений о подходах и исследовательских методологиях, объяснительных моделях, применяемых к изучению избранного проблемного поля или феномена.
    Наконец, третьим условием продуктивной коммуникации является рефлексия принятых решений в аспекте принципиальных возможностей опровержения или, точнее, фальсификации (в логике Поппера) сформулированных выводов. Так как зачастую принятие решения не является свободным от влияния избранной системы парадигмальных координат, задающих своеобразные фильтры рассмотрения реальности, необходимы усилия и средства их расширения. Такая возможность предоставляется критическим рефлексивным позиционированием, реализующимся через рефлексивную идентификацию с альтернативными позициями, создающими основание для расширения горизонтов видения проблемной области, снижения парадигмальной и личностной предубежденности, фиксации исходных координат и связанных с ними ограничений.
    Внедрение интегративно-эклектического подхода в методологии психологического исследования предполагает и прояснение ряда связанных проблемных областей: теоретического доказательства и метода исследования. Становится очевидной ограниченность эксплицитно-структурированного доказательства (основывающегося на необходимости эмпирического подтверждения любого элемента теории) и необходимость повышения роли имплицитно структурированного доказательства (основывающегося на меньшей зависимости от эмпирического подтверждения и акцентировании на логической последовательности и непротиворечивости, убедительности и принятия заинтересованным и квалифицированным читателем). В области метода исследования осуществляется поиск оптимального сочетания возможностей количественных и качественных методов. Примером чего является методологическая триангуляция и ее авторская модификация интегративной эклектики путем триангуляции [7].

    Литература:
    1. Дильтей В. Описательная психология. – СПб.: «Алетейя», 1996, с. 15.
    2. Кассирер Э. Опыт о человеке: Введение в философию человеческой культуры. / Проблема человека в западной философии. – M.: Наука, 1988, с. 28-29..
    3. Леонтьев Д.А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности. 2-е, испр. изд. – М.: Смысл, 2003.
    4. Степин В.С. Теоретическое знание. – М.: «Прогресс-Традиция», 2000.
    5. Философия культуры. Становление и развитие. / Под ред. М. С. Кагана, Ю. В. Перова, В. В. Прозерского, Э. П. Юровской. — СПб.: Издательство «Лань», 1998.
    6. Юревич А.В. Методологический либерализм в психологии // Вопросы психологии. 2001. № 5. С. 5-18.
    7. Янчук В.А. Методология, теория и метод в современной социальной психологии и персонологии: интегративно-эклектический подход. – Мн.: Бестпринт, 2000.
    8. Янчук В.А. Психология постмодерна // Время как фактор изменений личности: Сб. научн. трудов / Под ред. А.В. Брушлинского и В.А. Поликарпова. – Мн.: ЕГУ, 2003. С. 175-201.
    9. Янчук В.А. Методолого-психологические основания развития психологической науки в культурно-научной традиции постмодерна // Белорусский психологический журнал. 2004. № 1, с. 3-14.
    10. Agger B. Critical theory, poststructuralism, postmodernism: Their sociological relevance // Annual Review of Sociology, 1991. V. 7, pp. 105—131.
    11. Baudrillard J. Simulations. – NY: Semiotext (e), 1983.
    12. Bochner, A.P. Perspectives on inquiry: representation, conversation and reflection. // M.L. Knapp (Ed.), Handbook of interpersonal communication. – Beverly Hills: Sage Publications, 1985, pp. 27–58.
    13. Gergen K.J., Gergen M.M. Toward a Cultural Constructionist psychology // Theory and Psychology, 1997. V. 7, pp. 31-36.
    14. Pidgeon N., Henwood K. Using grounded theory in psychological research. / In: Hayes N. Doing qualitative analysis in psychology. – Hove, East Sussex: Psychology Press, 1998, pp. 245–274.
    15. Stevens R. ‘Trimodal theory as a model for interrelating perspectives in psychology’ in Sapsford R., Still A., Wetherell M., Miell D. and Stevens R. (Eds.), Theory and social psychology, London, Sage, 1998.
    16. Woolfe, R. & Dryden, W. (Eds.). Handbook of Counseling Psychology. – London: Sage, 1996.